Кэтрин Ласки - Волки из страны Далеко-Далеко. Одиночка. Тень. Страж
Голос Фаолана был выше и не таким глубоким, как ее. Что касается сов, то их интонации отличались даже у разных видов: одни говорили почти неслышно, другие звонко кричали, третьи издавали скрипучие звуки. И ни одна из них не говорила так, как говорят медведи, хотя слова при этом были почти те же. А в речи Фаолана уже проскакивали некоторые медвежьи интонации, в голосе появилась грубость, стали заметными гортанные звуки, обычные для речи гризли.
Как только они вышли из берлоги, Фаолан сразу же, привычным маршрутом, понесся к берегу реки. Гром-Сердце одернула его тихим рычанием и ткнула в бок носом, развернув в другом направлении:
– Сюда!
Кивком головы она показала на большую белую сосну, а затем привстала и принялась тереться о дерево спиной. Послышался треск сдираемой коры – так она метила территорию, но метка была не той, которую оставляют самки, готовые к спариванию. Фаолану тоже нужно оставить пахучую метку со своим собственным запахом.
Гром-Сердце пристально посмотрела на него. Она понимала, что Фаолан должен как-то делать это задней частью своего тела. Опустившись на все лапы, медведица раскинулась на земле и нежно фыркнула, как обычно поступала, предлагая ему в шутку побороться. Волчонок тут же взобрался к ней на спину. Запах ароматических желез на ее коже пробивался даже сквозь густую шерсть.
– Что это?
– Мой запах.
Фаолан и прежде чуял его во время поездок верхом, но сейчас этот аромат был намного более мощным, почти едким, и сильно отличался от сладковатого запаха молока. Это был отчетливый сигнал – сообщение о том, что берлога и все вокруг нее вплоть до ольховой рощицы принадлежало Гром-Сердцу и ему, ее детенышу. В Фаолане заворочались какие-то смутные чувства:
– Я тоже так могу!
Уткнувшись носом в пахучий мех на шее медведицы, он вылизал ее ухо изнутри, а затем спрыгнул и подбежал к ближайшему дереву. Гром-Сердце наблюдала, как он прижался задом к коре и опустил хвост. «Да он на лету все ловит!» – подумала медведица. Даже ничего объяснять не пришлось – он сам понял, как важно оставлять запахи. «Какой он все-таки замечательный щенок!»
Мышцы у основания его хвоста сократились, выпустив пахучую жидкость. Фаолан принялся бегать по рощице, оставляя свои метки на каждом дереве, камне и пеньке. «Мое! Мое! Мое!» – стучало у него в голове. Но это было только начало.
Вскоре он почувствовал зуд и в других частях тела. Упав на землю, Фаолан стал яростно тереться о траву. Пахучие железы между пальцев лап оставляли другие метки, и мысленные вопли «Мое! Мое! Мое!» сменились столь же интенсивным криком «Наше! Наше! Наше!». В нем пробудилась смутная память предков.
Но других волков он не знал, и из всех зверей ему знакома была лишь Гром-Сердце. Он остановился и снова посмотрел на нее. Медведица стояла у дерева, о которое только что потерлась, – не в полусогнутом состоянии, как прежде, а выпрямившись, строгая и величавая. Глаза ее сияли рыжевато-коричневым светом, который ему так нравился, но сейчас в них заметен был и некий вызов, как будто она решила предложить ему что-то еще.
– Идем. Идем за мной! – фыркнула она. Фаолан вздернул голову и стал подпрыгивать, намереваясь вскочить на загривок Гром-Сердца, но та всякий раз переходила к другому дереву, ударяя передними лапами по веткам над головой, до которых могла дотянуться.
Зеленые листья, осыпаясь с веток, ловили последние лучи заходящего солнца. Фаолан подпрыгнул и поймал один листочек, прежде чем тот успел упасть на землю. Гром-Сердце издала низкий довольный рык и снова потрясла дерево. Так они поиграли еще немного, и каждый раз Фаолан подпрыгивал все выше и выше.
Наконец Гром-Сердце отвернулась и пошла дальше, по-прежнему на задних лапах. Она оглядывалась на Фаолана, словно призывая идти следом. Вдруг медведица резко остановилась и с шумом опустилась на все четыре лапы, а затем снова поднялась и замахала передними, как делала, когда предлагала волчонку запрыгнуть на дерево.
– На двух лапах! – приказала она.
Фаолан так и замер: можно было видеть, как мучительно в мыслях он переваривает это необычное предложение. Потом волчонок попытался встать вертикально – Гром-Сердце наблюдала за ним почти не дыша – и сделал робкий шажок по направлению к ней.
Медведица довольно зарычала, опустилась на землю и облизала мордочку Фаолана, не переставая радостно пыхтеть. Неподалеку она приметила низкий куст со спелыми ягодами и отломила от него ветку, потом снова встала на задние лапы и помахала веткой перед волчонком. Она знала, что ему нравятся эти ягоды. Тот тут же поднялся и снова попытался идти вертикально. На этот раз он сделал целых четыре шага! Гром-Сердце ликовала.
Волчонок быстро учился, и она радовалась, что учит его. Медвежата на задних лапах ходят почти с рождения, для них это естественно, а Фаолан не был приспособлен так передвигаться. Гром-Сердце начала понимать, что он не просто смышленый щенок, а действительно очень необычное существо.
К наступлению темноты Фаолан уже ходил на задних лапах почти так же уверенно, как любой медвежонок. А прежде чем погасли последние солнечные лучи и землю накрыл пурпурный сумрак, Фаолан усвоил еще один урок, самый для него важный. Он заметил, как невдалеке что-то белое метнулось в сторону и скрылось у большого куста – это горностай забежал к себе в норку. Стоя на четырех лапах, волчонок никогда бы этого не увидел.
Фаолан тут же одним большим прыжком перескочил куст, приземлился на все четыре лапы и принялся отчаянно рыть землю. С тех пор как медведица приказала ему чаще пользоваться кривой лапой, она стала гораздо сильнее, и он уже сам привык вполне на нее полагаться.
Гром-Сердце вразвалочку подошла ближе и встала чуть позади, держась в стороне от вылетавших из-под его лап комьев земли. Вдруг из норы выскочил мохнатый зверек и вскочил на спину Фаолана, так что тот от неожиданности перекувыркнулся. Волчонок подпрыгнул, извиваясь и пытаясь скинуть напавшего. Тот оказался очень маленьким, почти с белку размером, но отличался удивительной силой и ловкостью. Фаолан визжал, но острые когти и зубы зверька еще сильнее вонзались в его шкуру.
Медведица заревела. Она не смогла бы отцепить горностая, не подвергнув риску жизнь волчонка, так что тому пришлось продолжать борьбу самостоятельно. Маленькая самочка сдаваться не собиралась – Фаолан только что разорил ее гнездо, где в страхе дрожали маленькие детеныши. Если она подберется к шее волчонка и перекусит артерию, дело добром не кончится.
Гром-Сердце буквально обезумела. Она видела, что Фаолан слабеет и устает – еще бы, ведь это была его первая настоящая битва не на жизнь, а на смерть. Медведица пробовала делать ложные выпады, но самка горностая не обращала на нее никакого внимания. Наконец Фаолан упал на колени, поднялся, устремился к берегу и с разбегу погрузился в реку. Гром-Сердце последовала за ним. Вот над поверхностью воды появилась голова волчонка; с затылка его стекали красные ручейки. На противоположном берегу мелькнула тень горностая, мгновенно спрятавшегося в рощице.
* * *Той ночью, под шелест колышимых летним ветерком листьев, Гром-Сердце зализывала раны Фаолана. Они оказались не такими глубокими, как она опасалась, и скоро обязательно затянутся. Но след свой они уже оставили навсегда.
Фаолан больше не просил молока. С молоком было покончено.
Он жаждал крови.
Глава седьмая
Золотые глаза Гром-Сердца
Уроки продолжались все лето. Фаолану нравилось учиться. С каждым разом он все увереннее вставал вертикально и уже мог ходить так довольно долго, не уставая. Задние лапы его окрепли, и хотя они оставались слабее медвежьих, подпрыгивал он с их помощью довольно высоко и по-щенячьи радовался всякий раз, как ему выдавался случай продемонстрировать это свое умение.
Возле берлоги росла огромная ель, нижние ветви которой начинались примерно на уровне загривка Гром-Сердца, когда она стояла на задних лапах. У этой ели они часто проводили послеполуденное время, и Фаолан мечтал однажды запрыгнуть на нее.
– Посмотри! Посмотри на меня! – тявкал он. С каждым разом он подпрыгивал все выше и выше. – Гром-Сердце, посмотри! У меня почти получилось!
И однажды у него действительно получилось. Он сам не заметил, как повис, распластавшись животом на ветке, до которой пытался допрыгнуть.
– Урскадамус! – прорычал он, вызвав этим восклицанием немалое удивление Гром-Сердца.
– Где ты ему научился?
– У тебя, конечно!
Она от души фыркнула.
– Не смейся! Я застрял!
– А зачем прыгнул так высоко? Вот к чему приводит невнимательность, – нарочито сурово принялась упрекать его медведица.
– И как мне теперь слезть?
